Привет, Гость ! - Войти
- Зарегистрироваться
Персональный сайт пользователя NATALIA-agatnn : nataliaagat .www.nn.ru  
пользователь имеет статус «трастовый»
портрет № 300672 зарегистрирован более 1 года назад

NATALIA-agatnn

он же NATALIA-AGAT по 01-12-2011
(Имя скрыто) (Отч. скрыто) (Фам. скрыта)
Портрет заполнен на 64 %

Отправить приватное сообщение Добавить в друзья Игнорировать Сделать подарок

                              0                              уровень
популярность: Не участвует в рейтинге



    Статистика портрета:
  • сейчас просматривают портрет - 0
  • зарегистрированные пользователи посетившие портрет за 7 дней - 0
Блог   >  

13 После довольно бурных востор...

  16.11.2011 в 22:54   323  
13


После довольно бурных восторгов (в которых, впрочем, ощущалось
некоторое смущение) по поводу того, как мы великолепно проучили Майло
Прессмана, я поведал об инциденте, происшедшем в магазинчике "Флорида".
Вслед за этим наступило продолжительное молчание: каждый из нас по-своему
переживал оба эпизода.
Я, к примеру, сделал вывод, что судьба предупреждала нас не напрасно
(помните историю с монетками), хоть все могло и обернуться гораздо хуже:
не хватало еще, чтобы мои предки, не успев потерять одного сына, были
вынуждены навещать второго в исправительной колонии. Их бы это
окончательно убило... Ведь Майло, не будь он таким тупым, мог запросто
догадаться, что я _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ перелез через загородку, тем
самым нарушив право собственности, неважно, частной или общественной. А
раз так, он, вероятно, имел полное право не только отвести меня в полицию,
но и натравить своего пса-идиота, который, даже не будучи тем монстром,
каким его изображали, вполне мог изорвать мне в клочья не только джинсы,
но и кое-что еще. Все это показывало, что денек сегодня выдался поистине
несчастливым. Быть может, сам Господь предостерегал нас таким образом от
нашей затеи? В конце концов, что это за цель у нас - полюбоваться на
раздавленного поездом мальчишку?
Как бы то ни было, мы были в пути, и ни один из нас не собирался
возвращаться...
Мы уже почти добрались до моста через реку, когда Тедди внезапно
разрыдался. Именно разрыдался. Так это было неожиданно для нас и настолько
его слезы были горькими, словно внутри него лопнула некая туго натянутая
струна. Это было как гром среди ясного неба: только что он спокойно, быть
может, чуть задумчиво шагал рядом и вдруг медленно опустился на шпалы,
весь как-то сжался, закрыл ладонями то, что осталось у него от ушей, и
принялся рыдать, судорожно всхлипывая.
Мы остановились, пораженные. Это не были слезы боли, когда тебя, к
примеру, сбивают с ног во время игры или ты на полном ходу врезаешься на
велосипеде в столб. Точнее говоря, _ф_и_з_и_ч_е_с_к_о_й_ боли Тедди,
безусловно, не испытывал.
Слегка напуганные, мы на всякий случай отошли немного от него и стали
наблюдать за ним, не зная, что в таких случаях надо делать.
- Эй, дружище... - неуверенно произнес Верн. Мы с Крисом в надежде
посмотрели на него: обычно, "Эй, дружище!" было неплохим началом, однако
больше ничего Верн из себя выдавить не смог.
Тедди всем телом наклонился вперед и закрыл ладонями лицо, словно
правоверный магометанин во время молитвы. Нам, однако, было не до смеха...
Наконец, рыдания немножечко ослабли, и Крис приблизился к нему. Мне
уже приходилось отмечать, что Крис в нашей компании был самым крутым
(может, полагал я, и покруче Джейми Гэлланта), но он еще был и самым
лучшим утешителем и миротворцем. К таким делам он обладал просто
потрясающими способностями. Сколько раз мне доводилось наблюдать, как он
подсаживался к _а_б_с_о_л_ю_т_н_о _н_е_з_н_а_к_о_м_о_м_у_ пацану с
разбитыми коленками и начинал заговаривать ему зубы, болтая о чем угодно -
о скором приезде цирка или недавнем показе "Собаки Баскервилей" по
телевизору, пока малыш не забывал напрочь о своих ранах. Да, к таким вещам
у Криса был талант. Хотя, может, и для этого необходимо быть крутым.
- Послушай, Тедди, - проговорил он, - какого дьявола ты обращаешь
внимание на то, что эта толстожопая скотина наплела про твоего отца? Нет,
ты подумай сам, подумай! От его слов что-нибудь изменилось? Хоть
что-нибудь? Тедди резко качнул головой. Не изменилось-то, конечно, ничего,
но слышать такое, то, о чем он, вероятно, думал сотни раз, чего он
подсознательно страшился более всего на свете... Нет, для Тедди это было
ужасно.
- Что, разве твой отец не воевал в Нормандии? - продолжал Крис,
сжимая потные ладони Тедди. - Ведь воевал же, правда? - Тедди, все еще
рыдая, резко закивал. - А это жирное дерьмо? Он, думаешь, хоть раз в жизни
нюхал порох?
Тедди снова покачал головой.
- Что может знать он о твоем отце?
- Н-ничего, - всхлипнул Тедди, - и все-таки...
- Разве они с твоим отцом были приятелями?
- НЕТ! - воскликнул Тедди с каким-то ужасом и одновременно со
злостью. Сама эта мысль показалась ему кощунственной.
В правом ухе Тедди, сейчас не закрытом волосами, я заметил кнопку
слухового аппарата - предмет гораздо более привлекательный, нежели само
ухо. Надеюсь, вы поймете, о чем это я.
- Что бы там не произошло между тобой и твоим стариком, - продолжал
Крис спокойным, убедительным тоном, - это не касается абсолютно никого,
кроме вас двоих, а уж тем более этой грязной свиньи.
Тедди неуверенно кивнул. Боль немного утихла после таких простых и в
то же время поразительно наглядных доводов Криса. Надо будет все это
обдумать ("Отродье психопата!?", - пронеслось у него в голове), но только
позже, не сейчас... У него будет время - долгими бессонными ночами.
Крис потряс его за плечо:
- Он же дразнил тебя, ты что - не понял? Хотел тебя выманить за
загородку, а ты, чудило, рад стараться. Ни черта он о твоем старике не
знает, кроме, может, сплетен, прихваченных в пивнушке. Да он просто козел,
Тедди, обыкновенный вонючий козел. Выброси из головы, что он тебе наплел,
договорились? Ну вот, молодец.
Рыдания отпустили Тедди. Он достал платок, вытер покрасневшие глаза и
сел на корточки.
- Вот, я уже в порядке, - проговорил он, прежде всего стараясь
убедить в этом самого себя. - Да, все нормально... - Он поднялся, нацепил
на нос очки (прикрыл наготу лица, подумал я) и, вымучено засмеявшись,
побренчал пальцами по губам. - Ну, вот, разнюнилась деточка, да? Так вы
подумали?
- Ну нет, дружище, - нетвердо возразил Верн, - если б какой-то
подонок принялся оскорблять моего отца...
- Ты бы выпустил из него кишки! - докончил фразу Тедди. - Так, да?
Правильно я говорю, Крис?
- Правильно, - Крис хлопнул Тедди по плечу. - Когда-нибудь ты так и
сделаешь, но не сейчас.
- А ты, Горди, как считаешь?
- Абсолютно верно, - заявил я, в душе же недоумевая такой
чувствительности Тедди по отношению к отцу, который чуть его не убил, в то
время как мне на моего старика было в общем-то наплевать, хоть он ни разу
в жизни и пальцем меня не тронул, за исключением одного случая, когда я в
три года достал из ванной синьку и принялся ее поедать.
Мы прошли по рельсам пару сотен ярдов, и Тедди вдруг сказал виноватым
тоном:
- Простите меня, парни. Там, у изгороди, я вел себя как идиот. Все
вам настроение испортил...
- Настроение у нас еще только будет испорчено, - внезапно заявил
Верн. - На этот счет у меня нет никаких сомнений.
- Хочешь вернуться? - тут же отреагировал Крис.
- Н-нет... - нахмурившись, ответил Верн, - но все-таки... Я, честно
говоря, не знаю, как это сказать... поймете ли вы меня... что-то нехорошее
есть в том, что мы идем глядеть на труп, будто на экскурсию. - Взгляд его
вдруг стал затравленным. - Признаться, я, кажется, немного трушу... Не
понятно вам?
Не дождавшись ответа, Верн продолжал:
- Знаете, иногда меня мучают кошмары. Помните, Денни Нотон притащил
как-то стопку старинных книжек про вампиров, расчлененные трупы и всякое
такое дерьмо? Вот подобная мерзость мне и снится: то повешенный с
позеленевшей физиономией и высунутым языком, то какая-нибудь гадость под
кроватью, причем она так и норовит ухватить меня, допустим, за руку, если
рука свесится во сне...
Мы закивали - с ним все было ясно. Детские кошмарики, страшные сны -
кому же это не знакомо? Ни за что бы не поверил, если бы кто-то мне сказал
тогда, что пройдет не так уж много времени, и я на описании таких вот
"ужастиков" заработаю порядка миллиона долларов.
- Хуже всего то, что мне приходится молчать про эти страхи, чтобы мой
любимый _б_р_а_т_е_ц_... ну, Билли, черти бы его взяли... не растрезвонил
всем и каждому, какой я трус. А я вовсе не трус... - он с несчастным видом
пожал плечами, - но мне бы не хотелось видеть того парнишку. Ведь если он
и в самом деле настолько _п_л_о_х_, то непременно мне приснится, и не
раз...
Сглотнув, я посмотрел на Криса - во взгляде его было понимание. Он
поощрительно кивнул Верну: давай, мол, дальше, выскажись - легче будет.
- В общем, я боюсь, что _о_н_ не просто станет посещать меня в
кошмарных снах, но будет прямо-таки преследовать меня, лежа там, под
кроватью, в луже крови, изрезанный на куски, и тем не менее
д_в_и_г_а_я_с_ь_, понимаете, _д_в_и_г_а_я_с_ь_... Он будет пытаться меня
с_х_в_а_т_и_т_ь_!
- Бог ты мой! - выдохнул Тедди, - у меня тоже бывают кошмары, но
т_а_к_о_е_!..
- Я ничего не могу с этим поделать, - словно оправдываясь, проговорил
Верн. - И все же мне почему-то кажется, что мы _д_о_л_ж_н_ы_ его увидеть.
Понимаете, _д_о_л_ж_н_ы_... Но... Не нужно относиться к этому как к
забавному приключению.
- Да, - тихо сказал Крис, - пожалуй, ты прав.
- Вы ведь никому не расскажете? - В голосе Верна послышалась мольба.
- Не о кошмарах, разумеется, - они у всех бывают, а о том, как я
просыпаюсь от того, что кто-то будто бы притаился под кроватью. Никому,
ладно? Ведь я уже не маленький...
Мы пообещали, что, ясное дело, не скажем никому, и снова воцарилось
чуть неловкое молчание. Было только без четверти три, однако дьявольская
жара и обилие чрезвычайных происшествий создавали впечатление, что времени
прошло гораздо больше, а до Харлоу было еще далеко. Следовало
поторапливаться, чтобы хоть как-то приблизиться к цели до наступления
темноты.
Мы вышли к железнодорожному разъезду с установленным на высокой
ржавой мачте семафором. Каждый попеременно попробовал попасть камешком в
одно из его металлических, давно не крашенных крыльев, однако это никому
не удалось. Где-то в половине четвертого впереди показался мост через
Касл-ривер.



14


В 1960 году река в том месте достигала сотню ярдов в ширину, а может,
даже больше. Не так давно я вновь посетил эти места и обнаружил, что
Касл-ривер стала намного уже. А как же иначе - столько заводов, фабрик,
плотин понастроили вокруг за это время. Тогда же на всю длину реки - а она
протекает через весь Нью-Гемпшир и добрую половину Мэна - было всего лишь
три плотины, и раз в три года Касл-ривер выходила весной из берегов,
заливая шоссе 136 в районе Харлоу или Дэнверса, а иногда и там, и там.
Сейчас, на исходе самого жаркого лета со времен Великой депрессии,
река, как ни странно, ничуть не обмелела. Ее противоположный берег,
поросший густым лесом, резко отличался от нашего. Высоченные сосны и ели
казались голубоватыми в предвечерней дымке. Рельсы нависали над
поверхностью воды на высоте примерно футов в пятьдесят, поддерживаемые
толстенными деревянными сваями с деревянными же перекладинами. Вода была
такой прозрачной, что, перегнувшись через перила, можно было запросто
увидеть железобетонные плиты, установленные на глубине десять футов на дне
реки и служившие фундаментом длинного и узкого моста. Впрочем,
перегибаться через перила не было необходимости: вода виднелась сквозь
зазоры шириной в четыре дюйма между перекладинами-шпалами. Расстояние
между рельсами и краем моста не превышало восемнадцати дюймов: достаточно,
быть может, чтобы увернуться от внезапно появившегося поезда, однако, если
бы такое случилось, поток воздуха вполне мог сбросить зазевавшегося
путника в воду или же на острые прибрежные камни, перила тут вряд ли
помогли бы.
Стоя на берегу и разглядывая это ненадежное сооружение, все мы
ощутили, как к горлу подкатывается страх, смешанный с неким задором - ведь
одного такого путешествия через мост хватило бы, чтобы потом о нем
рассказывать на протяжении нескольких недель... при условии, конечно, что
путешествие окончится благополучно. В глазах Тедди я вновь заметил
возбужденный блеск: держу пари, что на мост как таковой, ему сейчас было
абсолютно наплевать. Наверняка он видел другой берег, там, в далекой
Нормандии, куда ревущий прибой выбрасывал десятки тысяч "джи-ай". Они
бежали по песку в своих высоких армейских ботинках, прыгая через мотки
колючей проволоки, стреляя на ходу, швыряя гранаты в пулеметные гнезда,
падая и снова поднимаясь в неукротимом порыве...
Мы подошли к месту, где насыпь заканчивалась и начинался собственно
мост. Густой колючий кустарник покрывал откос, спускавшийся к самой воде,
где меж огромных серых валунов каким-то образом пристроились несколько
рахитичных елочек с торчащими наружу корнями.
Как я уже отмечал, вода в этом месте была еще совсем чистой: цепочка
ткацких фабрик - основной источник загрязнения - начиналась в Касл-роке,
ниже по течению. Дно реки просматривалось великолепно, и тем не менее,
рыбой здесь и не пахло. Тот, кто хотел поймать хоть что-то в Касл-ривер,
должен был подняться миль на десять вверх, в сторону Нью-Гемпшира. И даже
в этом месте, кое-где у прибрежных камней можно было заметить хлопья пены
цвета старой слоновой кости. Аромат от реки шел довольно специфический:
вода пахла давно замоченным, но еще не выстиранным бельем. Тучи стрекоз
откладывали здесь яйца безо всякой опаски - тут не водились даже пескари,
не то что форель.
- М-да... - хмыкнул Крис.
- Идем же, - нетерпеливо сказал Тедди. - Ну, что вы встали?
Он первый быстрым шагом двинулся по шпалам меж сверкающих на солнце
рельсов.
- Постойте-ка, ребята, - с некоторым смущением проговорил Верн. -
Никто не знает, во сколько должен тут пройти ближайший поезд?
Все пожали плечами.
- Есть еще мост на шоссе... - предложил я.
- Ты что, очумел? - заорал Тедди. - Он отсюда в пяти милях по
течению, и столько же придется отмахать в обратную сторону...
Так мы на тот берег дотемна не попадем, а здесь мы перейдем реку
м_и_н_у_т _з_а _д_е_с_я_т_ь_!
- Ну, а если поезд? - проронил Верн, избегая встречаться взглядом с
Тедди.
- Если бы да кабы... - презрительно сплюнул Тедди и вдруг проделал
трюк: ухватился за одну из шпал и спрыгнул вниз, повиснув в воздухе, почти
касаясь своими кроссовками земли, после чего в одно мгновение взлетел
обратно и отряхнув ладони, насмешливо взглянул на Верна. - Видишь,
всего-то и долов, если поезд вдруг появится, так и сделаем, и все будет
о'кей! От одной мысли, что придется так висеть в пятидесяти футах над
поверхностью воды, а над головой будет в это время мчаться тяжелый состав,
быть может, разбрасывая из-под колес искры в волосы и за шиворот, меня
пробрала дрожь.
- А если пройдет поезд вагонов в двести? - Крис покрутил пальцем у
виска. - Ты предлагаешь провисеть вот так минут пять, а может, и все
десять?!
- Что, струсили? - заорал Тедди.
- Да нет, - ухмыльнулся Крис, - что ты распетушился? Просто лучше
предусмотреть любые варианты.
- Ну так валяйте, чешите в обход! - противно загундосил Тедди. - Так
и быть, подожду вас, может, и посплю часок-другой.
- Один поезд уже прошел, - принялся рассуждать я, - а ходят они в
Харлоу не так уж и часто: может, один-два в день. - Я поддел кроссовкой
пучок травы, проросший между шпал. - А вот на дороге между Касл-роком и
Льюистоном, где движение интенсивное, никакой травы не растет...
- Да-да, вот видите?! - победно вскричал Тедди, обрадовавшись
неожиданной поддержке.
- И тем не менее, _в_с_я_к_о_е_ может случиться, - вылил я на него
ушат воды.
- Вот именно, - сказал Крис. Глаза его внезапно заблестели, смотрел
он только на меня. - Ну, что, Лашанс, рискнем?
- Рискнем, пожалуй.
- О'кей, - заключил Крис, оглядывая Тедди и Верна. - Может,
кто-нибудь откажется?
- НЕТ! - заорал Тедди, довольный.
Откашлявшись, Верн тоже выдавил из себя "нет", но его улыбка
выглядела при этом довольно жалко.
- О'кей, - повторил Крис, однако все мы, даже Тедди, продолжали
колебаться, меряя взглядом железнодорожную колею. Опустившись на колени, я
пощупал рельс и тут же отдернул руку, таким он был горячим. Все же я
выяснил, что хотел: рельс не дрожал, значит, поезда поблизости не было.
- О'кей, - повторил я вслед за Крисом, но как только я это произнес,
в желудке у меня возникло довольно неприятное ощущение, а сердце вдруг
заколотилось.
Крис двинулся по рельсам первым, за ним Тедди, еще дальше Верн, а мне
выпала роль замыкающего. Ступать приходилось по шпалам, а значит, нужно
было постоянно смотреть под ноги: расплатой за один неверный шаг могла
быть сломанная щиколотка - в лучшем случае. Смотреть же вниз, находясь на
такой высоте, сами понимаете, не здорово...
Насыпь осталась позади, и с каждым следующим шагом во мне укреплялось
чувство, что мы совершаем самоубийственную глупость. Прибрежные камни
внизу сменились водой. Крис с Тедди уже почти достигли середины, чуть
позади них осторожно двигался Верн, пристально глядя под ноги и на всякий
случай балансируя руками. Я оглянулся. Все, тот берег был уже слишком
далеко. Оставался один путь - вперед, и не только из-за поезда. Повернув
назад, я прослыл бы трусом на всю оставшуюся жизнь.
Ну, ладно, вперед так вперед... От неотрывного взгляда на бесконечную
череду шпал и сверкающую в промежутках между ними воду меня слегка
затошнило. С каждым новым шагом у меня возникало ощущение, что вот сейчас
нога провалится в пустоту, хоть я и был уверен, что ступаю правильно.
Вообще все чувства вдруг необычайно обострились. В голове заиграл
какой-то полоумный оркестр, сердце колотилось, кровь стучала в ушах,
суставы и сухожилия поскрипывали, а обертоном к этой какофонии служил
плеск воды в реке, стрекот цикад и отдаленный собачий лай. Наверное, это
Чоппер брешет, подумалось мне.
От напряжения мышцы ног подрагивали. Не лучше ли (а может, даже и
быстрее) продолжить путь на четвереньках? Хотя, ясное дело, ни я, ни
кто-то другой из нас не отважился бы на это: "рожденный ползать летать не
может" было одним из основных принципов "Евангелия от Голливуда". С
пеленок мы усвоили, что настоящие мужчины несгибаемы в прямом и переносном
смысле, что суставы с сухожилиями могут скрипеть лить из-за притока
адреналина в кровь, а мускулы подрагивают по той же причине. Что ж, так
тому и быть.
Тошнота тем временем усиливалась. Чтобы с ней справиться, мне
пришлось остановиться на середине моста и некоторое время смотреть только
вверх, в пронзительно синее небо, но даже тогда шпалы не сразу перестали
мелькать перед глазами. Я взглянул вперед: Крис с Тедди уж почти добрались
до конца моста, а вот с Верном происходило что-то неладное. Теперь он
находился лишь чуть впереди меня и двигался крайне медленно.
Я написал семь книг о различных парапсихологических явлениях: людях,
способных читать мысли, наделенных даром предвидения и тому подобных
вещах, но сам я испытал нечто вроде озарения единственный раз в жизни. Это
произошло именно в тот момент, на середине моста через Касл-ривер. Как
будто что-то подтолкнуло меня, заставив опуститься на корточки и пощупать
рельс. Ощущение было таким, словно я схватил извивающуюся железную змею:
рельс словно ходуном ходил.
Вам, конечно, знакома фраза "внутри у него все похолодело"? Выражение
более чем избитое, ведь так? Однако лично я просто не в состоянии как-то
по-другому передать то, что мне довелось в тот момент испытать. Позднее
чувство страха, и довольно сильное, мне приходилось испытывать
неоднократно, но никогда я не был в таком ужасе, как в ту минуту, когда
рельс трепыхался у меня в руке. Все, что находится у меня ниже горла,
превратилось в ледяную глыбу, по ноге побежала струйка мочи, нижняя
челюсть отвисла, язык прилип к небу, но хуже всего то, что меня словно
парализовало. Ни один мускул меня не слушался, руки и ноги напрочь
отказались двигаться. Это училось лишь какое-то мгновение, но мне
показалось, что прошла вечность.
Вслед за этим мозг мой будто электрошок пронзил, обострив все чувства
до предела. Я услыхал шум летящего где-то самолета и даже успел подумать,
как было бы замечательно оказаться там, на борту, сидя в мягком кресле у
иллюминатора с бутылкой "кока-колы" и разглядывая блестящую, извилистую
ленту незнакомой мне реки. Я видел каждую щепочку, каждое волоконце шпалы,
на которую присел, а в уголке глаза поблескивал рельс, за который я все
держался. Я отдернул руку - ладонь продолжала вибрировать, как будто
тысячи мелких иголок пронзили одновременно нервные окончания. Слюна во рту
приобрела вкус свернувшегося молока и стала какой-то наэлектризованной. Но
самое ужасное то, что я _н_е_ с_л_ы_ш_а_л_ приближающегося поезда, поэтому
не мог понять, откуда он появится - сзади или спереди, и на каком он
расстоянии. Это был поезд-невидимка, единственным признаком которого
оказался дрожащий рельс. Перед глазами промелькнула жуткая картина:
растерзанное тело Рея Брауэра, сброшенное в придорожную канаву. И нас ждет
то же самое, по крайней мере меня с Верном, а может, и меня лишь одного.
Мы сами заказали себе похороны.
Последняя мысль вывела меня из оцепенения, и я вскочил на ноги. Со
стороны я был, наверное, похож на чертика из табакерки, но самому мне мои
движения казались ужасно медленными, как при подводной съемке, когда
кинокамера следит за водолазом, медленно поднимающимся на поверхность с
глубины в пятьсот футов.
Однако на поверхность я так или иначе всплыл, стряхнув с себя
оцепенение.
- ПОЕЗД!!! - не своим голосом заорал я и, окончательно выйдя из
паралича, рванулся с места.
Голова Верна дернулась, словно от удара током. На лице его мелькнуло
искреннее изумление, но, увидев, как я, сломя голову, перепрыгивая с одной
шпалы на другую, он мгновенно понял, что это не шутка, и тоже бросился
бежать, уже не смотря под ноги.
Неожиданно меня охватила какая-то глупая ненависть к Крису: этот
хмырь уже был _в _б_е_з_о_п_а_с_н_о_с_т_и_. Я увидел, как он,
далеко-далеко впереди, на противоположном берегу, склонился, чтобы
пощупать рельс.
Моя левая нога вдруг провалилась в пустоту. Я выкатил глаза, неуклюже
взмахнул руками, но тут же восстановил равновесие и опять помчался, теперь
уже сразу вслед за Верном. Миновав середину моста, я, наконец, услышал
поезд. Он приближался сзади, со стороны Касл-рока. Звук этот, поначалу
низкий и невнятный, становился с каждой секундой громче, и уже можно было
разобрать отдельно рев мотора и мерный, вселяющий ужас перестук колес по
рельсам.
- А-а-а! - заорал Верн.
- Беги же, дьявол! - крикнул я, подталкивая его в спину.
- Не могу! Я боюсь упасть!
- Быстрей!
- А-а-а... КАРАУЛ!!!
Но он и в самом деле побежал быстрее. Его голая потная спина с
торчащими лопатками мелькала у меня перед глазами, мышцы ходили ходуном, а
позвонки то выпирали, то куда-то проваливались. Он, так же, как и я, не
выпускал из рук свернутые в скатку одеяла. Вдруг он чуть-чуть не
оступился, притормозил, и мне пришлось еще раз хлопнуть его по спине.
- Больше не могу, Горди! - взмолился он. - А-а-а... Мать твою!!!
- Быстрее, сукин ты сын! - взревел я, внезапно с ужасом ловя себя на
мысли, что мне вдруг... начинает это нравиться.
Подобное ощущение я испытал только однажды, да и то когда напился в
доску. Мне нравилось погонять Верна Тессио, словно теленка, которого ведут
на бойню...
Поезд загрохотал уже совсем близко - вероятно, он находился сейчас у
разъезда, где мы швыряли камешки в семафор. Я ждал, что мост вот-вот
завибрирует, и это будет конец.
- БЫСТРЕЙ ЖЕ, ВЕРН! БЫСТРЕ-Е-ЕЙ!!!
- О Боже, Горди, Боже, Боже... А-А-А!!!
Воздух прорезал оглушительный, протяжный гудок - это был голос самой
смерти: У-У-У-А-А!!!
Гудок на секунду оборвался, и я скорее не услышал, а всей кожей
ощутил крик Тедди и Криса: "_П_р_ы_г_а_й_т_е_! Прыгайте же!" В тот же миг
мост задрожал, и мы с Верном прыгнули.
Верн приземлился в песок у самого берега, а я скатился по откосу
прямо на него. Поезда я так и не увидел. Не знаю даже, заметил ли нас
машинист. Спустя пару лет я предположил, что, может быть, и не заметил,
однако Крис сказал на это: "Вряд ли он стал бы так гудеть, лишь только
чтобы попугать ворон..." А почему бы, собственно, и нет? Так или иначе,
тогда это было совершенно неважно. В момент, когда поезд проходил мимо, я
закрыл ладонями уши и чуть ли не зарылся головой в песок, лишь бы не
слышать оглушительного грохота и лязга, не ощущать обдавшей нас волны
раскаленного воздуха. Взглянуть на него не было ни сил, ни желания. Состав
оказался длиннющим, но я на него так и не посмотрел. На шею мне легла
теплая ладонь, и я сразу понял, что она принадлежала Крису.
Когда поезд, наконец, прошел (вернее, когда я
у_д_о_с_т_о_в_е_р_и_л_с_я_, что он прошел), только тогда я все еще
опасливо поднял взгляд. Наверное, точно так же солдат высовывается из
блиндажа после долгого артиллерийского обстрела... Верн, дрожа всем телом,
лежал ничком, а Крис сидел по-турецки между нами, положив руки нам на
плечи. Верн поднял голову, все еще дрожа и нервно облизывая губы.
- Ну, что, парни, по бутылочке "коки"? - предложил Крис как ни в чем
не бывало.
Нам это было как нельзя кстати.



15


Примерно в четверти мили от берега рельсы углублялись прямо в лесную
чащобу. Местность тут к тому же была заболоченной, тучи комаров висели в
воздухе, словно армады истребителей-бомбардировщиков, но был во всем этом
и один громадный плюс: прохлада, благословенная прохлада.
Присев в теньке, чтобы распить по бутылочке "коки", мы с Верном
накинули на плечи рубашки, а Крис с Тедди остались, как и были, голыми по
пояс, несмотря на насекомых. Не прошло и пяти минут, как Верну
понадобилось уединиться в кустиках, что послужило поводом для шуточек и
прибауточек.
- Что, дружище, здорово перетрусил? - хором поинтересовались у него
Крис с Тедди, когда он снова появился, натягивая штаны.
- Да н-нет, - промямлил Верн, - мне еще на том берегу приспичило...
- Ладно заливать, - усмехнулся Крис. - А ты, Горди, тоже наложил в
штаны?
- Ничего подобного, - ответил я, невозмутимо потягивая "коку".
- "Ничего подобного"! - передразнил меня Крис, похлопывая по плечу. -
А у самого поджилки до сих пор трясутся.
- Вот те крест, что я ни капельки не испугался.
- Да ну? - встрял Тедди. - Так уж и ни капельки?
- Конечно же, нет! Я не испугался, я просто... _о_с_т_о_л_б_е_н_е_л_!
о_т _у_ж_а_с_а_!
Все, даже Верн, грохнули. Действительно, "испугался" было не то
слово...
После этого мы все по-настоящему расслабились, откинувшись на траве и
молча допивая "кока-колу". В ту минуту я, наверное, был действительно
счастлив: мне удалось избежать смертельной опасности, жизнь казалась такой
замечательной штукой, и я был в мире с самим собой. А кроме того, у меня
великолепные друзья. Что же еще нужно для счастья?
Вероятно, именно в тот день я начал понимать, каким образом
обыкновенный человек становится сорвиголовой. Пару лет назад я заплатил
двадцать долларов, чтобы присутствовать при неудачном прыжке Эвела Найвела
через каньон Снейк-ривер. Жена моя, вместе со мной лицезревшая этот
головокружительный прыжок, пришла в ужас, но не от самой трагедии, а от
моей реакции. Она заявила, что если бы я жил в Древнем Риме, то непременно
был бы завсегдатаем кровавых казней первых христиан, которых сажали в
клетки со львами. Тут она была, конечно, неправа, хоть я и вряд ли смог бы
объяснить почему (впрочем, она сама была уверена, что я всего лишь хотел
этим досадить ей). Дело в том, что я выбросил двадцатку вовсе не затем,
чтобы полюбоваться гибелью человека, хотя у меня с самого начала не было
сомнений относительно исхода смертельного трюка, транслировавшегося,
кстати, по телевидению на всю страну. Нет, думаю, у многих в жизни бывают
моменты, когда возникает непреодолимое желание бросить вызов таинственной
тьме, о которой Брюс Спрингстин поет в одной из своих песен, сделать это
н_е_с_м_о_т_р_я_ на то (а может, скорее, _б_л_а_г_о_д_а_р_я_ тому), что
Господь сотворил нас смертными...
- Эй, Горди, расскажи-ка нам ту самую историю, - внезапно попросил
Крис, привставая.
- Какую? - переспросил я, хотя прекрасно знал, о чем он говорит.
Я ощущал какую-то неловкость, когда меня просили рассказать одну из
моих "историй", - и это несмотря на то, что они пользовались неизменным
успехом. Первым, кто узнал о моем желании стать, когда вырасту, писателем,
был Ричи Дженнер, парнишка, который состоял полноправным членом нашей
компании, пока его семья не переехала в 1959 году в Небраску. Уже не
помню, чем мы занимались у меня в комнате, когда Ричи обнаружил в книжном
шкафу под комиксами пачку исписанных от руки листков. "Это-то что такое?"
- спросил он, заинтригованный. "Так, ничего..." Я попытался выхватить у
него листки, хотя, признаться, не слишком настойчиво. В душе моей
авторская гордость боролась с застенчивостью (кстати говоря, борьба эта
продолжается и по сей день...) Пишу я всегда в одиночестве, отгораживаясь
ото всего мира, как будто совершая нечто постыдное, словно юнец,
занимающийся онанизмом, запершись в ванной. Писательский труд для меня -
нечто глубоко интимное, вроде секса, хотя я знаю и совершенно
противоположные примеры. Так, один мой знакомый писатель обожает работать,
устраиваясь в витринах книжных магазинов или супермаркетов. Это
потрясающе, до безрассудства храбрый человек, и я всегда мечтал иметь
такого друга, с которым можно было бы пойти в огонь и в воду...
Почти до вечера Ричи просидел на моей кровати, "заглатывая" мою
писанину, навеянную сюжетами все тех же комиксов или же детских ночных
кошмаров, о которых говорил Верн. Закончив чтение, Ричи посмотрел на меня
как-то по-новому, будто впервые по-настоящему меня узнал, и заявил:
"Отлично это у тебя получается, просто замечательно. А почему ты не
покажешь это Крису?" Я ответил, что это мой секрет, и тут он пришел в
недоумение: "Ну, почему же? Что тут такого? Ведь это не стишки
какие-нибудь, наоборот, все ужасно круто и клево..."
Тем не менее, я взял с него слово никому не говорить про мои писания.
Он, разумеется, пообещал и тут же раззвонил об этом всем и каждому, после
чего скрывать мое тайное занятие стало совершенно невозможно. Большинству
ужасно нравились мои рассказы о погребенных заживо, о казненных
преступниках, восставших из мертвых, чтобы отомстить приговорившим их
судьям, о маньяках, делающих из своих жертв котлеты, но главным образом, о
частном детективе Курте Кэнноне, который "выхватив свой "магнум", принялся
отправлять патрон за патроном в разверстую, зловонную пасть маньяка".
Почему-то я старательно избегал слово "пуля", употребляя только
"патрон".
Впрочем, из-под моего пера выходили не одни лишь "ужастики". Была, к
примеру, серия рассказов про Ле-Дио, маленький французский городок,
который в 1942 году подразделение американских героев-пехотинцев пыталось
отбить у фрицев (я тогда не знал, что союзные войска высадились во Франции
лишь в 1944 году). На протяжении пяти лет - с девяти до четырнадцати - я
написал четыре десятка рассказов о кровопролитных уличных боях в Ле-Дио,
причем последняя дюжина появилась на свет исключительно по настоянию
Тедди, который от этих историй был просто без ума (мне же они к тому
времени осточертели до смерти). Он проглатывал страницу за страницей, при
этом глаза у него были как полтинники, пот струился по физиономии, а в
голове, похоже, грохотала канонада. Мне, конечно, льстил такой
читательский восторг, но в то же время я стал опасаться, не свихнется ли
Тедди окончательно от моего Ле-Дио.
Теперь это стало для меня способом заработать на кусок хлеба в
гораздо большей степени, нежели удовольствием. Писательский труд
ассоциируется у меня скорее с искусственным оплодотворением, а не с
чувственным наслаждением, смешанным с неким комплексом вины, как в
юношеские годы. Все происходит строго по правилам, зафиксированным в
договоре с издателем, и пишущая машинка подчас вызывает у меня чувство
отвращения. Это меня пугает: я вовсе не претендую на звание Томаса Вулфа
наших дней, но все же мне хотелось бы оставаться именно писателем, а не
халтурщиком от литературы.
- Только, пожалуйста, без ужасов, - взмолился Верн. - Хватит с меня
кошмаров... Хорошо, Горди?
- Там нет никаких ужасов, - успокоил его Крис, - наоборот, это очень
веселая история. Немного непристойная, зато веселая... Валяй, Горди,
рассказывай. Повесели-ка нас, а то чего-то чересчур мы кислые.
- Это про Ле-Дио? - с надеждой спросил Тедди.
- Какой Ле-Дио, ты, псих ненормальный?! - Крис дал ему легкий
подзатыльник. - Это про соревнование по поеданию пирожков.
- Да я ведь не успел еще даже записать эту историю, - начал я
упрямиться.
- Плевать, рассказывай давай.
- Что, все хотят слушать?
- Конечно, все, - сказал Тедди. - Рассказывай, кончай ломаться.
- Ну, ладно. Дело происходит в одном городке, разумеется,
вымышленном, под названием Гретна, что в штате Мэн.
- Г_р_е_т_н_а_? - заулыбался почему-то Верн. - Что это еще за
название? В штате Мэн нет никакой _Г_р_е_т_н_ы_.
- Заткнись ты, придурок, - оборвал его Крис. - Сказали же тебе, что
городок этот вымышленный.
- Так-то оно так, да уж больно идиотское название...
- Да вокруг полным-полно идиотских названий, - вполне резонно
возразил Крис. - Как тебе, к примеру, нравится поселок Альфред, или Сако,
или взять хотя бы наш родимый Касл-черти-бы-его-побрали-рок... Разве у нас
есть скалы, не говоря уже о замках? [Касл-рок переводится как "замок на
скале"] Да _б_о_л_ь_ш_и_н_с_т_в_о_ названий - идиотские, просто мы к ним
привыкли и не думаем об этом. Правильно, Горди?
- Безусловно, - ответил я, хотя, честно говоря, подумал, что Верн
прав, и Гретна - совершенно идиотское название. Интересно, чего это ради
именно оно пришло мне в голову?
- Так или иначе, в этой самой Гретне, как и у нас, в Касл-роке,
ежегодно праздновали День первых поселенцев...
- День первых поселенцев - это клево, - опять встрял Верн. - Я
грохнул в прошлый раз всю свою заначку за год, но зато уж отвел душу... А
этот Билли, сукин сын...
- Да заткнешься ты в конце концов?! - рявкнул Тедди. - Дай Горди
рассказать.
- Да, конечно, конечно, - заморгал Верн, - пускай рассказывает.
- Валяй, Горди, - подтолкнул меня Крис.
- История, вообще-то, так себе, - решил я поломаться еще немного.
- А мы другого и не ждем, - утер мне нос Тедди, - но все равно,
рассказывай давай.
- Ну, ладно, уговорили. - Я прокашлялся. - Так вот, на вечер у них
там были намечены три крупных мероприятия: раздача яичного рулета для
самых маленьких, соревнование по бегу в мешках для ребят постарше -
восьми-девяти лет, а также этот самый конкурс - кто больше и быстрее всех
слопает пирожков. Да, я забыл представить главного героя. Это был жирный
чувак, которого никто терпеть не мог, а звали его Дэви Хоган.
- Намек на Чарли Хогена, да? - не выдержал снова Верн, и Крису в
очередной раз пришлось дать ему хорошего тумака.
- Был он одного с нами возраста, весил фунтов так сто восемьдесят, а
величали его не иначе как Хоган-Задница и шпыняли, кто как только мог.
Физиономии моих слушателей тут же отразили искреннее сочувствие к
третируемой всеми Заднице, хотя, уверен, если бы подобный тип вдруг
появился в Касл-роке, все мы, в том числе и я, издевались бы над ним до
полного беспредела.
- Наконец, Заднице все это надоело, и он решает отомстить своим
мучителям. Но каким образом? В День первых поселенцев такая возможность
представилась ему в виде конкурса пожирателей пирожков, ведь в этом деле -
пожрать - равных ему не было. Кстати, победитель получал приз - пять
баксов.
- Все ясно: Задница выигрывает и оставляет всех с носом! - не
удержался снова Верн.
- Нет, это гораздо интереснее, - заявил Крис: он знал эту историю. -
Замолкни и слушай дальше.
- Ну, что такое пять долларов? - продолжал я. - Деньги эти утекут,
как сквозь пальцы, думал Хоган, а через пару недель если кто и вспомнит о
его "подвиге", то только затем, чтобы, повстречав его на улице, в
очередной раз надавать по шее, да еще обозвать при этом:
Задница-пожиратель-пирожков.
Слушатели согласно кивнули: а этот Дэви Хоган вовсе не дурак. Я стал
рассказывать дальше:
- Тем временем никто не сомневается, что он выиграет соревнование,
даже его собственные родители. Более того, они уже заранее положили глаз
на его приз.
- Точно, так всегда и бывает, - согласился Верн.
- Поразмыслив таким образом, он проникается ненавистью ко всей этой
затее. В конце концов, необыкновенный аппетит - не его вина, тут все дело
в обмене веществ и...
- Ну, конечно, у моего двоюродного брата точно такая штука! -
возбужденно вскричал Верн. - Честное слово! Он такой жирный, что весит,
наверное, фунтов триста. Говорят, у него что-то не в порядке с хипо...
гипофизом, да?.. Не знаю точно, как эта штука называется, но он напоминает
мне рождественского индюка, а когда я обозвал его...
- Да замолчишь ты, чудило гороховое?! - заорал на него Крис. - В
последний раз тебя предупреждаю, понял?
Он замахнулся на Верна пустой бутылкой из-под "коки".
- Ты что, ты что? - замахал руками Верн. - Больше не буду, честное
слово! Валяй, Горди, дальше, история у тебя получилась занятная.
Я ухмыльнулся. По правде говоря, то, что Верн постоянно перебивал
рассказ, меня не очень-то и раздражало, но, разумеется, сказать об этом
Крису я не мог: он ощущал себя сейчас кем-то вроде охранителя Высокого
Искусства.
- Так вот, мысли эти не покидали Дэви Хогана, наверное, целую неделю
до начала праздника. Одноклассники беспрестанно тормошили его подначками:
ну, что, Задница, сколько пирожков намереваешься сожрать? Десять? А может,
двадцать? Неужели _в_о_с_е_м_ь_д_е_с_я_т_?! "Откуда мне знать? - отвечал
Хоган. - Мне ведь даже неизвестно, какого они будут размера..." Да, вот
еще что: интерес к предстоящему соревнованию подогревался тем, что у
Хогана, который в нем по возрасту должен был участвовать впервые, все-таки
был соперник - прошлогодний чемпион по имени Билл Трейвис. Так вот, этот
самый Трейвис, будучи обжорой, в отличие от Задницы был кожа да кости, и
тем не менее год тому назад он проглотил шесть пирогов всего за пять
минут.
- Больших пирогов? - уточнил Тедди.
- Ага, больших. А Задница, напоминаю, был самым младшим из
участников.
- Я уже начинаю за него болеть! - воскликнул Тедди. - Давай, Задница,
покажи им!
- Были же и еще участники, - напомнил Крис.
- Да, разумеется. Кроме Хогана-Задницы и Билла Трейвиса в конкурсе
участвовали и взрослые, среди них Кэлвин Спайер, хозяин ювелирной лавки и
самый толстый житель городка. Еще был диск-жокей с радиостанции Льюистона,
не то что очень жирный, а так, несколько полноватый. Ну и, конечно,
директор школы, где учился Хоган. Звали его Губерт Гретна-третий...
Красавец-мужчина!
- Гениально! - захлопал Тедди. - Дальше, Горди, давай дальше!
Тут я по-настоящему почувствовал, что все внимание приковано ко мне,
что я имею неограниченную власть над слушателями. Закинув пустую бутылку в
кусты, я устроился поудобнее. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь
монотонным стрекотом цикад.
- Тут он и придумал, как отомстить всем, кто над ним издевался. Идея
была просто блестящей... Так вот, конкурс должен был состояться под вечер,
непосредственно перед фейерверком. Главная улица Гретны будет закрыта для
движения, а в центре ее, перед трибуной с национальным флагом, соберется
громадная толпа. Будут там, конечно, и фоторепортеры, чтобы запечатлеть
вымазанную брусникой физиономию победителя - организаторы решили, что
пироги на этот раз будут брусничными. Да, забыл сказать, что поедать их
участники должны со связанными сзади руками. Ну, вот, поднимаются они на
трибуну...



16


"Месть Хогана-Задницы", рассказ Гордона Лашанса. Впервые напечатан в
марте 1975 г. в журнале "Кэвелер". Публикуется с разрешения издателя.

Они по одному поднялись на трибуну и выстроились позади длинного,
напоминающего столярные козлы стола, покрытого льняной скатертью.
Заполненный пирогами стол находился у самого края трибуны, а сверху
нависала гирлянда стосвечовых лампочек, облепленных мотыльками и ночными
бабочками. Гирлянда освещала огромный транспарант с надписью: "ОТКРЫТЫЙ
ЧЕМПИОНАТ ГРЕТНЫ ПО ПОЕДАНИЮ ПИРОЖКОВ - 1960!" По обеим сторонам
транспаранта были установлены громкоговорители, любезно предоставленные
Чаком Деем, владельцем магазина бытовых электроприборов и двоюродным
братом нынешнего чемпиона, Билла Трейвиса.
У всех участников рубашки были расстегнуты, а руки связаны сзади,
словно перед казнью на гильотине. Мэр Шарбонно объявлял имя каждого через
микрофон, а затем повязывал на шею большую белую салфетку-слюнявчик.
Кэлвина Спайера встретили довольно жидкими аплодисментами: несмотря на
громадное брюхо, напоминающее двадцатигалонную бочку, он, по общему
мнению, явно уступал малышу Хогану по прозвищу Задница (впрочем, последний
тоже не считался фаворитом, по крайней мере в этом году: слишком еще
молод).
Вслед за Спайером мэр представил Боба Кормера, диск-жокея с
льюистонского радио. Этого публика встретила теплее, послышались даже
визги молоденьких поклонниц Кормера. За ним последовал Джон Уиггинс,
директор средней школы Гретны, горячо приветствуемый старшим поколением и
гораздо сдержаннее (мягко говоря) младшим. Каким-то образом Уиггинсу
удалось одновременно выразить признательность первым и свое "пфе" вторым.
Наконец, мэр Шарбонно объявил:
- А теперь самый молодой и в тоже время многообещающий участник
Открытого чемпионата Гретны по поеданию пирогов, на которого мы все
возлагаем большие надежды... - Он сделал паузу. - _Д_э_в_и_д
Х_о_г_а_н_-_м_л_а_д_ш_и_й_!
Публика взорвалась аплодисментами, а кто-то принялся скандировать:
"По-ка-жи им, Зад-ни-ца!"
Кто-то захохотал, кто-то при этом нахмурился (в первую очередь,
конечно, мэр - главный блюститель порядка и этических норм), сам же
Задница и ухом не повел. На губищах у него блуждала еле уловимая,
таинственная ухмылка, в то время как насупившийся мэр повязывал ему
салфетку вокруг шеи и убеждал вполголоса не обращать внимания на идиотов,
дыша при этом пивным перегаром.
Настоящую же бурю аплодисментов вызвало появление последнего
участника, легендарного обжоры Билла Трейвиса. Рост его превышал шесть
футов пять дюймов, при этом он был худой как щепка. В поселке любили
добродушного, общительного механика с автозаправки "Амоко", что возле
железнодорожной станции.
Всем до одного было известно, что чемпионат Гретны по поеданию
пирогов значил, по крайней мере для Билла Трейвиса, гораздо больше, нежели
возможность получить лишние пять долларов в качестве приза. Были тому две
причины. Во-первых, очень многие заезжали на бензоколонку поздравить Билла
с победой и заодно заправить бак, так что примерно месяц после
соревнования бизнес шел великолепно. Люди пользовались случаем, чтобы не
только заправиться, но и сменить масло, накачать шины, купить кое-что из
запчастей или же просто попить "кока-колы", пивка или кофейку, болтая с
Биллом, пока он осматривал или ремонтировал их тачки. Тем более, что Билл
поболтать был всегда не прочь, потому-то его все в Гретне и любили.
Неизвестно, выплачивал ли ему Джерри Мейлинг, хозяин бензоколонки,
премии за победу на конкурсе или же ограничивался прибавкой к зарплате.
Как бы то ни было, с заработками у Билла Трейвиса было все в порядке:
вскоре после своей первой победы он купил прелестный двухэтажный коттедж
на Саббатус-роуд, тут же прозванный неким остроумцем "домом, построенным
на пирожках". Вероятно, было в этом некоторое преувеличение, но тут мы
подходим ко второму обстоятельству, вследствие которого победа на
"пирожковом чемпионате" так много значила для Билла Трейвиса.
Для Гретны и окрестностей он был, безусловно, событием номер один:
для большинства забавным развлечением, но для многих еще и способом
заработать (или же спустить) большие деньги. Дело в том, что на конкурсе
существовал своего рода тотализатор, почти как на бегах. Шансы
претендентов на победу горячо обсуждались, о каждом из них (главным
образом, об их аппетите) наводили справки через родственников и знакомых,
"спортивные снаряды" - а они каждый год были разные - имели свою
классификацию: так, яблочный пирог считался "тяжелым", а абрикосовый
почему-то "легким", хотя съевший три-четыре абрикосовых пирога обрекал
себя на несколько дней строгой диеты и бега трусцой. Брусничный пирог,
избранный в тот год, слыл "золотой серединой" и, разумеется, игроки
заранее старались разузнать, кто из претендентов питает слабость к
бруснике, а кто ее терпеть не может.
Наконец, все, какие только можно, сведения о кандидатах были собраны,
тщательнейшим образом проанализированы, и ставки сделаны. Точная сумма
автору, конечно, неизвестна, но полагаю, что она составила не меньше
тысячи. Вам это, может быть, покажется сущим пустяком, но для крошечного
городка пятнадцать лет назад это были громадные деньги.
Поскольку соревнование проходило у всех на глазах и было строго
ограничено во времени (десять минут), что по идее исключало всякое
жульничество, никто не возражал против того, чтобы и сами претенденты
делали ставки, конечно, на самих себя. Билл Трейвис так и поступал.
Поскольку он в тот год был явным фаворитом, то его шансы оценивались как
пять к одному, то есть чтобы выиграть, скажем, полсотни, ему следовало
поставить на себя двести пятьдесят. Не очень-то хороший расклад, но такова
цена успеха, впрочем, в своей победе он не сомневался. Под гром
аплодисментов, сияя белозубой улыбкой, вскочил он на помост, как только
мэр объявил в микрофон:
- А теперь несравненный чемпион Гретны, великий _Б_и_л_л
Т_р_е_й_в_и_с_!!!
- У-у-ух! - в один голос выдохнула публика.
- Сколько на этот раз осилишь, Билл? - кричал кто-то.
- Уж наверняка не меньше десятка, - отвечали ему.
- Эй, Билли, не подведи меня! Я на тебя поставил двадцать баксов!
- Оставь мне хоть кусочек, Билл! Хоть попробовать!
С деланной скромностью кивая и улыбаясь публике, Билл Трейвис
позволил мэру повязать себя салфеткой, после чего занял место у правого
края стола, там, где во время соревнования будет находиться мэр Шарбонно.
Справа налево участники расположились таким образом: Билл Трейвис, Дэвид
Хоган-Задница, Боб Кормер, директор школы Джон Уиггинс, Кэлвин Спайер.
Затем мэр Шарбонно представил Сильвию Додж, президента Женского
общества Гретны, вероятно, со времен открытия Америки, без которой конкурс
пожирателей пирогов был также немыслим, как и без многолетнего чемпиона
Билла Трейвиса: она лично инспектировала пекарню и была ответственной за
качество каждого пирожка, причем процесс проверки включал и контрольное
взвешивание на аптекарских весах.
Сильвия, по-королевски улыбаясь толпе, произнесла краткую речь насчет
того, как счастлива она, что столько людей собрались отдать дань памяти
первым поселенцам, отцам-основателям нашей великой страны, достойными
наследниками и продолжателями дела которых являются республиканцы во главе
с мэром Шарбонно ("Не забудьте вновь проголосовать за него на предстоящих
в ноябре выборах", - призвала она) на местном уровне, а на
общенациональном - с Ричардом Никсоном, подхватившим факел свободы из рук
"нашего горячо любимого генерала". [имеется в виду генерал Дуайт
Эйзенхауэр, президент США в 1953-61 гг.; Никсон в его администрации был
вице-президентом, а выборы 1960 года, уже как кандидат в президенты,
проиграл Джону Кеннеди]
После этих слов в громадном брюхе Кэлвина Спайера громко заурчало.
Все знали, что Кэлвин был, во-первых, демократом, а во-вторых, католиком,
что в глазах Сильвии Додж приравнивалось к смертному греху. Она
одновременно смутилась, выдавила жалкую улыбку и покрылась пятнами гнева,
после чего обратилась к "присутствующей на этом торжестве нашей славной
молодежи" с призывом "достойно нести звездно-полосатый стяг", быть
патриотами своей страны и всегда помнить, что курение - мерзкая, вредная
привычка, от которой бывает рак. "Славная молодежь", которая какие-нибудь
восемь лет спустя проявит свой патриотизм демонстрациями против войны во
Вьетнаме, а курить будет в основном не "кэмел" или "мальборо", а марихуану
и гашиш, слушала леди Додж без энтузиазма, с нетерпением ожидая начала
потехи.
- Меньше слов, больше дела! - выкрикнул кто-то под одобрительные
возгласы остальных. - Пора начинать!
Мэр Шарбонно торжественно вручил Сильвии секундомер и полицейский
свисток, чтобы подать сигнал по истечении контрольных десяти минут.
- Готовы? - обратился он к претендентам.
Вся пятерка подтвердила готовность номер один.
- Внимание... - разнесся голос мэра по Главной улице. Он поднял
коротенькую толстую руку и тут же резко дал отмашку: - НАЧАЛИ!!!
Пять физиономий одновременно склонились к тарелкам. Послышалось
громкое чавканье, напоминающее топот сапог по грязи. Болельщики заорали,
поддерживая своих любимцев, но уже как только претенденты расправились с
первым пирогом, многие начали понимать, что назревает сенсация.
Хоган-Задница, чьи шансы из-за его молодости и неопытности
оценивались как один к семи, жрал, будто одержимый, челюсти его с
пулеметным треском сокрушали корку (по правилам необходимо было съесть
только верхнюю корку, а нижнюю можно оставить), а когда она исчезла у него
во чреве, он издал губами гулкий всасывающий звук, словно громадный
пылесос, и начинка пирога последовала вслед за коркой. Секунд через
пятнадцать он оторвался от тарелки, весь вымазанный брусничной начинкой,
тогда как легендарный Билл Трейвис не справился еще и _с
п_о_л_о_в_и_н_о_й_ пирога!
Мэр, обследовав тарелку Хогана, объявил, что она достаточно чиста, и
положил второй пирог. Выяснилось, что с первым Задница разделался за сорок
две секунды, установив рекорд соревнований за все годы их проведения.
На второй он накинулся с удвоенной яростью. Билл Трейвис, покончив
наконец с первым пирогом, обеспокоено поглядывал на неожиданного
конкурента. Впоследствии он говорил друзьям, что столь достойный соперник
появился у него впервые с 1957 года, когда Джордж Гамаш заглотнул три
пирога за четыре минуты, после чего свалился замертво, и его еле откачали.
Откуда взялся этот чертов парень, или это, может, и есть черт? При мысли о
деньгах, которые он может потерять, в голове у Билла помутилось, и он
удвоил усилия.
Но если Трейвис их удвоил, то Задница утроил. Не только скатерть и
салфетка, но и лоб и даже волосы его были заляпаны брусничным джемом,
создавая впечатление, что он им потеет.
- Готово! - воскликнул он, отваливаясь от тарелки, прежде чем Билл
Трейвис успел прогрызть верхнюю корочку.
- Полегче, паренек, полегче, - проговорил ему на ухо Шарбонно: он сам
поставил десять долларов на Билла Трейвиса. - С таким темпом как бы тебе
не стало плохо.
Задница его как будто и не слушал, вгрызаясь в третий пирог. Челюсти
его работали, как мясорубка. И тут...
И тут я должен прервать свой рассказ, чтобы поведать об одной
немаловажной детали. В аптечке Хоганов имелась некая бутылочка, на три
четверти наполненная жидкостью противного желтого цвета, быть может, самой
гадостной, которая только существует на земле: касторовым маслом. Так вот,
теперь бутылочка была пуста. Дэви-Задница, предвкушая сладостную месть,
вылакал эту мерзость до последней капли и даже облизал горлышко.
Доканчивая третий пирог (Кэлвин Спайер, явный аутсайдер, еще не
справился и с первым), Задница прибег к заранее продуманному трюку. Вместо
пирогов он представил жирных, вонючих крыс со вспоротыми животами, а
вместо брусничного джема - вываливающиеся из крысиных животов тухлые
внутренности...
Тем временем с третьим пирогом было покончено, и он принялся за
четвертый, опережая легендарного Билла Трейвиса на целый пирог. Толпа,
всегда падкая на сенсацию, уже неистово поддерживала без пяти минут нового
чемпиона.
Однако становиться чемпионом Задница не имел ни желания ни сил: он
уже выдохся, и не смог бы продолжать в таком темпе, даже если бы ставкой
была его собственная жизнь. К тому же, победа была для него равносильна
поражению: не победы он жаждал, но мести. Касторка уже начала бунтовать у
него в желудке, рот открывался и закрывался, как у вытащенной на берег
рыбы. Он потребовал пятый пирог, который должен был стать последним, и,
уронив голову, вгрызся в корку, после чего принялся всасывать в себя
брусничный джем. В желудке громко забурчало: час страшной мести наступил.
Переполненный сверх всякой меры желудок Хогана, наконец, восстал.
Задница поднял голову, повернулся к Биллу Трейвису и открыл рот, щерясь
зубами, синими от брусники.
Содержимое его желудка выплеснулось неудержимым желто-голубым
фонтаном, обдавая несчастного Трейвиса, который успел лишь издать
нечленораздельный звук. Дамы в испуге завизжали, а Кэлвин Спайер с
расширенными от ужаса глазами перегнулся через стол и блеванул прямо на
прическу Маргерит Шарбонно, супруги мэра. Та с воплем принялась ощупывать
волосы, покрытые жуткой смесью из брусники, вареных бобов и частично
переваренных гамбургеров (последние два блюда были ужином Кэла Спайера),
затем обернулась к своей лучшей подруге, Марии Лейвин, и тут же ее
вытошнило на ее замшевый жакет.
Дальнейшие события произошли практически одновременно.
Билл Трейвис обдал мощной струей рвоты два первых ряда зрителей. При
этом на лице его было такое выражение, как будто он никак не мог поверить,
что все это - не сон.
Джон Уиггинс, директор средней школы Гретны, раскрыл рот и, будучи
воспитанным человеком, сделал это в собственную тарелку.
Мэр Шарбонно, внезапно обнаружив себя председательствующим сборищем
холерных больных вместо вполне достойного мероприятия, собирался уже
объявить чемпионат прерванным по техническим причинам, но вместо этого
лишь испачкал микрофон.
- Господи, спаси и сохрани! - взмолилась Сильвия Додж, после чего ее
довольно скромный ужин - устрицы с лимоном, салат из шинкованной капусты,
кукурузные хлопья с сахаром и маслом, а также кусочек шоколадного
пирожного - нашел запасный выход и смачно растекся по мэрскому смокингу.
Хоган-Задница переживал свой звездный час, стоя на импровизированной
сцене и, с улыбкой до ушей, раскланиваясь перед публикой. Блевотина
покрыла все вокруг. Рвало всех без исключения. Какого-то парня в джинсах
вытошнило прямо на пробегавшего мимо, совершенно ошалевшего пекинеса, и
бедная псина чуть не захлебнулась. Миссис Брокуэй, супруга пастора
методистской церкви, испустила долгий стон, за которым последовали остатки
ростбифа, жареного картофеля и яблочного мусса. Последний, впрочем, был
вполне готов к повторному употреблению. Джерри Мейлинг, явившийся
понаблюдать за новым триумфом своего механика, решил убраться
подобру-поздорову из этого дурдома, но не успел он отбежать и пятнадцати
ярдов, как поскользнулся и плюхнулся в теплую, вонючую лужу, после чего
сдержаться уже не мог. Ему оставалось лишь поблагодарить Бога за то, что
надоумил его надеть в тот вечер рабочий комбинезон. Мисс Норман,
учительницу английского и латыни, стошнило в собственный кошелек,
достаточно объемный, чтобы принять в себя хозяйский ужин. Ну, и так
далее...
Хоган-Задница наблюдал за этим пандемониумом с чувством глубокого
удовлетворения и законной гордости. Никогда ему еще не было так хорошо,
так покойно на душе... Он взял из дрожащей руки мэра Шарбонно микрофон,
обтер его салфеткой и проговорил...